Активист
Нет, и не под чуждым небосводом,
И не под защитой чуждых крыл,-
Я была тогда с моим народом,
Там, где мой народ, к несчастью, был.
Анна Ахматова, «Реквием»
Полицейское утро
Что же это мне только что приснилось? Что это было? И почему не будильник, что за грохот? С такими мыслями Денис нехотя протер глаза, пытаясь сообразить, что происходит. В дверь барабанили со всей силы, так, что казалось, сотрясаются стены железобетонной хрущевки.
— Иду, иду! – за декоративной стеной, выстроенной, казалось бы, исключительно для подслушивания друг друга, отозвался голос проснувшейся матери. И ей вслед ворчания отца:
— Что, звонка, что ли нет, зачем дверь ломать? Кого еще черт принес втакую рань?
Денис поднялся и посмотрел на часы. Было еще только около шести, до того, как идти в университет на учебу, можно было спать и спать.
— Никого мы не заливаем никаких соседей, мы спим еще – пыталась объяснить незваным визитерам мать, открывающая дверь скорее от неожиданности, чем осознав, что происходит.
В прихожую вломились сразу несколько мужчин в камуфляжной форме и в масках на лицах, с автоматами и в бронежилетах.
— Денис Сергеевич Ивашин здесь проживает?
Не дождавшись ответа, двое уже ворвались в комнату Дениса и ловким движением уложили его на пол. Он лишь приподнялся над кроватью, поэтому подсечку ему делать не пришлось. Только резкий и точный удар сапога в ребра сброшенному на пол молодому человеку – для фиксации положения и подтверждения в собственных глазах своего привилегированного статуса незванных визитеров. На руках за спиной Дениса с характерным звуком защелкнулись наручники, пока один из полицейских прижимал голову коленом к полу, покрытому потертым холодным линолеумом.
Непонятно зачем, видимо, по привычке, один из полицейских провел руками по бокам Дениса, на котором ничего из одежды не было, кроме трусов и майки. Затем двое под руки усадили его на край кровати.
— Денис Сергеевич?- произнес важным голосом появившийся в дверях старший из налетчиков,- вы задержаны. Сейчас мы пригласим понятых и проведем в квартире обыск. Вот постановление суда на его проведение.
Перед лицом Дениса возникла раскрытая папка с бумагой. Сотрудник полиции вместе с этим документом подсунул ему под нос и свое служебное удостоверение.
— Имеются ли у вас запрещенные предметы, оружие, наркотики?
Однако беглый взгляд мужчины, случайно проскользнувший по комнате в сторону компьютера, невзначай указывал на его истинные намерения.
В дверном проеме появились двое заранее выбранных, явно не случайных понятых. Впереди круглая, похожая на колобок женщина-соседка с сильным, просто убивающим запахом парфюмерии. Подлая ухмылка на устах, тяжелое дыхание от пройденного расстояния всего в несколько шагов из двери напротив. А рядом с ней, чуть в стороне, неизвестный мужчина бомжеватого вида, взятый откуда-то полицейскими.
«Почему она здесь? Откуда она могла знать, что понадобятся понятые в такую рань?» — почему-то подумал Денис. И невольная мысль, а не сотрудничает ли эта вечно чем-то недовольная стерва с полицией, не осведомитель ли она, почему-то пришла ему в голову.
Впрочем, все это уже не касалось Дениса. Старший группы приказал уводить его в машину. Наспех одетый молодой человек покидал квартиру в наручниках за спиной в сопровождении двух полицейских. Сзади слышался надрывный голос отца:
— Идиот! Я же предупреждал тебя! На кой черт тебе понадобилась эта политика!..
Последнее, что Денис увидел, а скорее почувствовал у себя за спиной — как еще один «страж порядка» направился к его компьютеру.
Ожидание допроса
…Время в запертом помещении с приглушенным светом тянулось необыкновенно долго. Оно растягивалось, как резина, практически до бесконечности.
«Ни о чем не говорить с полицией. Ничего не подписывать. Требовать и ждать адвоката»,- мысленно повторял Денис сам себе. Кажется, знаешь, что поздно или рано за тобой все равно придут. Живешь и ждешь этого. Проигрываешь в голове возможные сценарии.
И все-таки приходят они, эти стражи власти, всегда неожиданно. Тогда, когда спишь и ни о чем не догадываешься, не подозреваешь.
«Надо же, прав был тот мужик в ролике на ютубе, когда говорил, что полиция приходит утром. Наверное, единственное нововведение со времен Сталина – полицаи теперь предпочитают спать по ночам, также как и их жертвы. Ни о чем не думать, расслабиться. Ничего не говорить, когда вызовут, ссылаться на статью конституции. Черт, какую?! А может, все-таки, сказать им что-то, вдруг выпустят?».
Непонятного, на грубой штукатурке облупившаяся краска какого-то зелено-голубого цвета. Прикрученная к полу мебель. Ужасная, ни с чем несравнимая вонь. Пронизывающая нос, ударяющая прямо в легкие. Пропитывающая одежду и кожу. Лицо и руки.
Время остановилось. Следствие явно не торопится. Куда он теперь денется? Пусть ждет и страдает. Денис не знал, сколько прошло: минут, часов или может, уже дней?..
Антология страха
Еще сохранилась Берлинская стена, хотя во многих местах ограждение было прервано. Возмущенный немецкий народ бурлил и кипел, окончательно убедившись в обмане социалистического общества. Государственная граница, разделяющая Восточный и Западный Берлин превратилась в дырявый дуршлаг, через который сливают воду, сварив макароны.
Перепуганная армия и спецслужбы метались по городам, пытаясь остановить наводнение нахлынувшей свободы. И одновременно тряслись от страха, потому что приближалась расплата за совершенные преступления против своего народа.
Соглядатаи и доносчики жгли документы. Практически каждый день собирались митинги, которые уже невозможно было разогнать, потому что цепи рабского повиновения повсеместно разорваны.
В один из таких дней собравшаяся толпа в холодном зимнем провинциальном городе взяла штурмом здание Штази. Ограждение было мгновенно снесено нахлынувшим людским потоком. Вопреки ожиданиям, стрелять никто не стал. В выломанную дверь ворвались люди – простые немцы, почувствовавшие запах свободы. Под свист и улюлюканье толпы бывшие офицеры грозной структуры разбегались по переулкам. В один миг защищать режим оказалось некому.
Достоянием возмущенных людей стали личные дела, которые вела на них эта спецслужба многие годы. Но самое главное, в руках граждан наконец-таки оказались имена стукачей и предателей. Счастливые люди у входа в здания праздновали свою победу. Вышедшие из здания Штази победители провозгласили окончательный крах тоталитарной системы – в их городе гражданам никто и ничто больше не угрожает! Раздался радостный смех, свист и аплодисменты. Толпа скандировала «Свобода! Свобода!! Свобода!!!»
Разгоряченные люди хотели действовать дальше. Куда идти тем, кто все может, кто воодушевлен победой? В этот момент кто-то вспомнил, что буквально напротив, через перекресток находится здание советского Дома дружбы народов. Без особых обсуждений предложение было принято – в конце концов, спустя столько лет после Второй мировой войны – счета оплачены, и пора избавляться от кабального рабства. Люди хлынули через дорогу и в один миг оказались у ворот и железного крашеного забора, огораживающего территорию.
Стальная сетка, натянутая на стальные арматуры выдержала натиск не долго. Возбужденные люди хлынули к дверям невысокого особняка, который должен был служить центром культуры страны советов.
— Открывайте, сволочи! Долго мы вас терпели! – по деревянной двери загремели удары кулаками и ногами,- все равно сломаем и выкинем вас отсюда!
Неожиданно дверь открылась. Из проема сначала высунулась лысеющая голова, а потом вышел и сам ее обладатель – мужчина лет 35-40 в сером невзрачном костюме с высоко поднятыми руками.
— Стойте! По-по-подождите,- заикаясь промолвил он на не так давно и кое-как выученном немецком,- здесь просто культурный центр!
— Знаем мы ваши культурные центры! Логово КГБ здесь у вас, а не Дом дружбы!- заорали собравшиеся.
— Ну, пожалуйста, выслушайте меня! – умолял серый невзрачный и до смерти перепуганный мужчина.
— И что ты нам скажешь, гнида? – выделился из толпы лидер, который еще вчера был обычным немцем, затравленным и забитым системой, а сегодня почувствовавшим за собой силу своего народа.
— Да, я офицер, но мы никогда не работали здесь против немцев. У нас здесь нет про вас никаких документов! Моя работа – только в том, чтобы бороться с врагами среди наших, советских сограждан в Восточной Германии, — срываясь на визг лепетал перепуганный сатрап режима,- идите в Штази, это они против вас работают. Это все они, мы здесь не причем! Вон там, через дорогу! А у нас здесь – только библиотека советской литературы, которую я охраняю! Вокруг раздался громкий хохот.
— Нет у нас в городе больше Штази! Разбежались!
— Ну, простите,- лепетал серый костюм,- пожалейте меня, у меня семья, две дочки, которых надо вырастить. Если я пущу вас, меня уволят! Вы же знаете, что такое КГБ. Я потом никогда не найду работу…
Было видно, что у мужчины, стоящего перед народом, тряслись вытянутые вверх руки. И вдруг – по светлым серым брюкам вниз начало расплываться темное мокрое пятно. А потом у ног, вокруг вычищенных до блеска черных ботинках стала образовываться лужа.
— Да он обделался от страха! – в толпе раздалось еще более громкое ржание,- да черт с ним, пошли отсюда! Все равно мы победили.
Тот самый первый немец, который стоял рядом, смачно сплюнул прямо под ноги опозорившемуся офицеру.
— Черт с ним, все равно они отсюда свалят. Пусть у себя дома стучат друг на друга. Пойдемте пить пиво, отметим нашу победу!
С чувством отвращения и брезгливости толпа подалась назад и начала расходиться. А трясущийся уже всем телом от ужаса мужчина с выпученными газами и в испорченном сером костюме все еще долго стоял возле двери, не в силах сдвинуться с места.
Война дома
Столетие революции подвело черту под генофондом российского народа. Большинство тех, кто умудрился выжить, стали наследниками бывших следователей и вертухаев. Как минимум три поколения людей, способных на сопротивление и борьбу, сгинуло в придорожных канавах гражданской войны, на расстрельных полигонах, в лагерях и психиатрических больницах.
Остались те, кто умеет только смириться, и хотел бы жить, не касаясь серьезных вопросов, зная свое место. Мать Дениса молча вытирала слезы и наспех наводила в квартире порядок после обыска. Отец в этот день не пошел на работу. Он сидел на кухне на холодном жестком табурете, унаследованном еще от советского Мебельторга. На столе перед ним стояла начатая бутылка водки как единственное российское лекарство от стресса и всех болезней.
Мужчина проработал всю жизнь. Об арестах и обысках слышал что-то от своего отца и деда, которые не любили распространяться на эту тему. Еще что-то помнилось из старых фильмов о временах репрессий, которые в начале девяностых время от времени показывали по телевизору. А о полиции он знал, в основном, из современных сериалов – бесконечных ментов, от которых невозможно отвязаться, даже переключая каналы.
— Мать, неужели наш сын преступник? Что он такого сделал? Я знал, я говорил ему, чем это все закончится!- причитал он, наливая в массивную рюмку очередную дозу.
— Хватит тебе уже,- отвечала ему мать, вытирая рукавом слезы,- и заканчивай пить, давай искать адвоката, или кого там надо…
— И что ему не занималось чем-то, как другим? Ходил бы учился, с друзьями встречался. Теперь из университета выгонят, вся жизнь коту под хвост, вот дурак!- не унимался отец.
А матери только и оставалось, как протереть пыль напоследок – там, где когда-то стоял на столе купленный на последние деньги ноутбук ее сына…
Оказывается, она ничего не знала о своем Денисе. По брошенным вскользь словам сотрудника в штатском, ее сын — к чему-то призывал. Ходил на какие-то незаконные митинги. А сейчас сделал что-то еще, за что его задержали прямо из дома…
Мать понимала, что никто не скажет ей правды – хотя бы для того, чтобы она в истерике не мешала их «следственным действиям».
Первый допрос
Это только наивный думает, что судьба задержанного решается в российском суде. Отчасти этот миф поддерживается адвокатами, зарабатывающими немалые деньги на чужом горе. В действительности, приговор выносится здесь, в этой комнате, можно сказать, на столе у человека, ведущего дело.
Весь процесс построен как автомобильный конвейер, неспособный остановиться без особого распоряжения, а еще лучше – как мартеновская печь, в которой сжигаются людские судьбы. Или крематорий.
Сначала на жертву подбираются материалы, многие из которых готовы еще до того, как ее сюда доставят. Затем по-быстрому, играя словами, проходит первое судебное заседание по избранию меры пресечения. И, в конце концов, когда придет время, в несколько формальных этапов после зачитывания одних и тех же бумажек, повторяющих почти дословно одна другую, назначается окончательный срок.
Лишь малая доля дел, дошедших до суда, меньше процента, заканчивается в России оправдательным приговором. И то, наверняка, это происходит тогда, когда вмешиваются третьи силы: административный ресурс или денежные знаки. Остальное случается по статистике – раз примерно в пять лет на каждого российского судью.
Именно перед таким истинным вершителем судеб предстал Денис, войдя в кабинет следователя с руками, заведенными за спину. Эта привычка стойко прилипает к задержанным, как жвачка к асфальту, после нескольких первых окриков по дороге длинными коридорами.
— Садись, я сейчас открою тебе дорогу в ад!- нарочито фамильярно сказал человек, сидящий за столом слева, указывая на стул напротив. А потом более сдержано и вежливо,- Денис Сергеевич, назовите, пожалуйста, вашу фамилию, имя, отчество, год рождения, адрес проживания.
— Я не буду отвечать на ваши вопросы без адвоката. Ссылаюсь на статью 51 конституции…
— Вы что, не скажете мне даже фамилию, имя и отчество? Да мне, собственно, от вас ничего и не нужно, только бумаги заполнить. Уже есть результаты экспертизы, так что все это – так, формальность. Между прочим, ваши друзья уже дали сегодня против вас показания, которые нам требовались… Не хотите сотрудничать со следствием – и не надо. Мы вас в ближайшие часы доставим в суд для избрания меры пресечения, и они это, конечно, учтут. Ну что, не хотите помогать себе?
А потом, подумав, добавил:
— Ничего, посидишь месяцок-другой-третий в сизо, расскажешь все, что нам надо и не надо…
Денис опустил голову на руки, облокотившись на стол, и смотрел куда-то вниз. Он знал, что единственный правильный способ общаться с этими людьми – сохранять молчание и «включать тупого».
К допросу присоединился другой следователь, сидевший за соседним столом справа. Если первый из них был явно молодой и не очень опытный, простоватый и, скорее всего, не местный, приехавший откуда-то из далека делать карьеру, то второй наоборот, казался каким-то прожженным и даже потасканным и помятым.
— Черт, до чего же у меня голова болит после вчерашнего… Сколько тебе говорить нужно, учись, студент, — обратился старший к своему коллеге,- сначала надо поговорить нормально с человеком!
И затем Денису:
— Денис Сергеевич, но вы же умный человек, в университете все-таки учитесь, не шпана какая-нибудь. Вы же понимаете, что мы пришли за вами – уже с постановлением об обыске. По факту возбужденного уголовного дела. У нас есть на вас все, что надо, просто осталось уточнить некоторые детали. Кстати, я всегда хотел понять, за что вы боритесь?
— За свободу и социальную справедливость!
— Я тоже за свободу и социальную справедливость. И поверьте мне, у меня большой опыт. Вот здесь вот на вашем месте сидел не один пойманный за руку коррупционер, например. А вам-то что надо? Да и с чего вы взяли, что ваши сегодняшние лидеры чем-то лучше?
— Когда люди теряют возможность выражать свое мнение на выборах, им ничего не остается, как выходить на улицы!..
— Понятно. А когда запрещают выходить на улицы – они начинают делать то, что вы,- не без ехидства парировал следователь.
Но Денис не стал ему отвечать. Остальное нельзя было говорить – по крайней мере, в отсутствие адвоката. Он замер на полуслове. Уже набрал воздуха в грудь, чтобы выдать все, что думает. Но остановил себя, тяжело выдохнул и промолчал. Воцарилась давящая уши пауза.
— Хорошо, не хотите содействовать следствию – и не надо. Вот, единственное, что я вас попрошу, вот фотографии, кого из этих людей вы знаете? Нам так и так известны все ваши контакты…
«Откуда?- промелькнуло в голове Дениса,- ах да, из телефона. Они же его еще дома забрали…»
— Даже не думайте, Денис Сергеевич, что вам что-нибудь поможет. Только вы сами… Не хотите помогать себе – что ж поделать. Мы вас все равно посадим. Так и так посадим.
Слабое звено
Спустя день на том же стуле напротив следователя сидел один из друзей Дениса. «Правоохранители» отлично подготовились к этой встрече. Опытный взгляд сходу определил слабое звено в сообществе – и им оказался Игорь.
— Твои друзья, вот например, Денис, сдал тебя. Пожалуйста, посмотри: у нас есть список всей твоей группы. Давай, помогай себе, помогай!
Взгляд Игоря упирался в пол. Он хотел провалиться на своем месте. Но в этом не было никакого смысла. И на этаж ниже была – та же тюрьма. И еще на этаж ниже…
А на столе перед ним лежала папка с фотографиями большинства его единомышленников. Тех самых, имена которых, на самом деле, удалось раздобыть в мобильном телефоне Дениса
— Смотри, что я предлагаю. Ты соглашаешься, признаешь вину и идешь в упрощенном порядке. Даже если посадят, отсидишь значительно меньше. Ты представляешь себе, чего стоит каждый лишний день в тюрьме?
Игорь сидел напротив, готовый разрыдаться. Сердце его вырывалось из груди. Руки закрывали лицо. Он не знал, что ответить.
— Подумай. Ты же из хорошей семьи. Не шпана какая-то. Зачем тебе все это нужно? В университете учишься. Жена у тебя есть, ребенок маленький. Быстрее выйдешь, все забудешь. Будет у тебя новая, совсем другая жизнь,- не унимался следователь,- Да вот спроси хотя бы у своего адвоката!
Как за последнюю надежду Игорь уцепился взглядом за предоставленного государством – но разумеется, выбранного следователем – защитника.
— Мы подумаем. Обсудим и подумаем.
Уже на следующей встрече следователь попросил у Игоря, к этому момент на все согласного, маленький довесок к сделке с правосудием и со своею совестью. Всего лишь «подтвердить» то, что есть в материалах дела на Дениса и еще нескольких товарищей по несчастью. А отступать было поздно.
Декабристка
Сначала звонки подруг раздавались в телефоне Ольги, девушке Дениса, достаточно часто.
— Ну как он там? Что говорят, выпустят его?
— Ой, не знаю. Все неизвестно. Адвоката вроде бы нашли хорошего. Обещал помочь…
— Вы там держитесь.
Только потом, чуть позже, Ольга начала понимать, что интересуются ее друзья и близкие судьбой Дениса – не из-за сопереживания. Простое человеческое, не всегда красивое любопытство. Люди не проходят мимо — точно также как во время пожара или после автомобильной аварии. В наше время они с ужасом бросаются – не помогать пострадавшим, а снимать увиденное на камеры мобильных телефонов.
А потом ее ждал тяжелый разговор с матерью.
— Ольга, какая ты дура. Зачем он тебе нужен? Тебе уже двадцать четыре года. Сейчас дадут ему лет пять-восемь. И что, ты его ждать будешь? Тебе замуж пора. Чтобы муж заботился о тебе. Деньги в дом приносил. Чтобы жить было где и на что. Этот Денис, что в нем хорошего? Какое вас ждет будущее?
— Я люблю его, мама!
— Это он сейчас кажется тебе героем. А вернется — совсем другим! Вот увидишь… Я не хочу своим внукам такое будущее. Его нет просто…
Мать обняла свою дочь. Так они и сидели в обнимку на потертом тканевом диване. В маленькой комнате, на четвертом этаже продуваемого насквозь старого ветхого жилого дома, уже полвека как подлежащего сносу. В квартире, которая не видела ремонта, казалось, столько же, сколько лет этому зданию.
— Хорошо, даже если ты и дождешься его, что он потом делать-то будет? Кто его возьмет на работу? Образования нет. С судимостью. Кем он будет? Дворником, улицы мести?
В углу стоял практически никогда не выключаемый телевизор. Ни по одному каналу не говорили о деле Дениса и его друзей. В очередной раз ведущий шоу разжигал ненависть и злобу, обвиняя в фашизме политических деятелей соседних стран.
Как свора собак, кремлевскому шоумену вторили так называемые аналитики. Как затравленный зверь на охоте, пытался перекричать их очередной человек с другой точкой зрения, случайно или по глупости оказавшийся участником этой расправы. Постепенно его голос заглушался и удалялся. И вот микрофон уже передается от одного к другому стороннику действующего режима.
На самом деле, Ольга не знала политических взглядов Дениса. Где-то в глубине души, она хотя и любила его, но до конца не могла разделить его интерес к происходящему. Политика была чужда ей, и уж точно, не стоила, как ей казалось, счастливой семейной жизни. Лучше бы вообще без нее.
Но не все так просто. Одна мысль о Денисе заставляла ее сердце биться чаще. Ее тянуло к нему, как неведомым магнитом. Он казался ей сильным и решительным. Готовым спорить и отстаивать свою точку зрения. Не побояться выйти на улицу со своими коллегами по убеждениям. А еще ее согревал его оптимизм и способность верить в светлое будущее, ради которого они все это делают.
Ольга еще сильнее прижалась к своей маме. Обе женщины рыдали. Они были вместе, рядом, и все-таки между ними вырастала стена непонимания. Но, конечно, не каменная, а так, из ветхого и тонкого гипсокартона.
Расправа
Домой Денис не вернулся. Не помог ему и нанятый родителями адвокат. На слушании дела об избрании меры пресечения сначала представитель прокурора зачитал скороговоркой, что его следует держать взаперти от общества, потому что он
«…может скрыться от органов следствия и суда… продолжить заниматься преступной деятельностью… воздействовать на свидетелей обвинения и данные ими показания… предупредить соучастников, которые до настоящего времени не задержаны… сообщить им информацию, ставшую известной в ходе проведения следственных действий… либо иным путем воспрепятствовать производству по уголовному делу…»
Потом адвокат разобрал личность обвиняемого по косточкам, доказывая судилищу в одном единственном лице, какой Денис хороший. Самому герою торжества высказать свою позицию толком не удалось: о чем бы он ни начинал говорить, его ставили на место, предлагая излагать только то, что относится к уголовному делу. Его политические взгляды никого не интересовали. Их боялись и не хотели слышать.
В итоге суд принял решение избрать меру пресечения содержание под стражей на два месяца. На руках вновь защелкнулись наручники. Рыдающую мать выводили под руки из зала малочисленные друзья и его подруга. Страна Дениса уводила в новую жизнь.
Главный суд
Показаний слабого звена оказалось достаточно для окончательного обвинения. Еще большую уверенность и без того не сомневающемуся судье придал ранее вынесенный приговор Игоря. Не приходится доказывать то, что уже было признано ранее в судебном заседании. Такова основа «законности».
В перерывах между заседаниями Ольга подходила к клетке, в которой держали особо опасного для общества Дениса. Он гладил через решетку ее длинные волосы и пытался успокоить. По пухленьким девичьим щечкам ручьями текли слезы. Словно разряд электрического тока проходил по всему ее телу, когда они держались за руки.
Конвойные демонстрировали полное равнодушие и безразличие к происходящему. Единственная причина, по которой они не мешали этим неучтенным свиданиям – это лень что-либо предпринять. Есть такая работа: не пахать землю, не стоять смену у станка, а с важным видом охранника смотреть по сторонам, ничего не делать.
А потом прозвучал приговор. Суд закончился. Наказание назначено.
— Я люблю тебя, сынок, несмотря ни на что!- эти слова отца он унесет с собой по коридору. Увезет в специальном вагоне поезда. Принесет с собой в барак зоны. Сохранит в карцере.
Пока под конвоем он по команде поднимался в подогнанный к заднему выходу из здания суда воронок, где-то там вдали на главной улице, было слышно, толпа, не допущенная в зал заседаний, скандировала «Свободу Денису Ивашкину! Фа-шис-ты! Фа-шис-ты!! Фа-шис-ты!!!».
Кого-то из новых протестующих, вполне возможно, задержат после этого очередного митинга в его поддержку. И потом пропустят через чистилище полицейской камеры и направят в ад. Вслед за Денисом.
Денис вернется домой через несколько лет. Большинство друзей его забудет. Протестующие разойдутся по домам. Разбогатеют и разорятся. Женятся и разведется. Будут спать под теплым одеялом. И ужинать в сытных ресторанах.
Как потом он узнает, кто-то из его знакомых погибнет на войне, на которую они уйдут добровольцами-наемниками. Потому что набрали кредитов в банках, и им захочется вырваться из порочного круга, когда не будет работы. Подумают, что всего пара месяцев, повезет, и удастся переступить родной порог победителями с деньгами. Но чуда не случится, и они вернутся в цинковых ящиках в сопровождении представителей военкомата. Самодовольных и упитанных, с нарочито натянутыми лицами и окаменевшими сердцами от многократного повторения одной и той же роли.
Денис больше не увидит отца, который через два года после его суда заболеет раком и скончается еще через год, так и не получив адекватной медицинской помощи. Его невеста Ольга выйдет замуж за другого, за того, кого не надо будет ждать несколько лет. Кто сможет подарить любовь молодой женщине чаще, чем всего на нескольких свиданиях в год.
Его мать постареет и станет совсем седой. Морщины изрежут ее лицо раньше на несколько лет, чем это могло бы случиться. Только она будет ждать его по-настоящему.
И лишь лидеры политических партий, которые так и не зарегистрируют официально все эти годы, останутся неизменными. Как и обещал следователь во время тех самых первых допросов, у них будет все хорошо. Никто из вождей и не окажется за решеткой. Борьба за свободу будет продолжаться.
Кабинет следователя
Через некоторое время после удачного суда следователь в кругу знакомых обмывал повышение в звании. В одном из поставленных на стол стаканов, до краев наполненных водкой, блестели золотым цветом две большие звездочки.
— Ну что, Семеныч, здорово все-таки мы их. Да, умеешь ты работать: одному пообещаешь, другого прижмешь!.. – радовались коллеги,- что, давай выпьем, до дна! Чтобы не в последний раз! Так глядишь, и генерала за этих бунтарей получишь! Мальчишки, не знали они, с кем связались.
Уже порядком подвыпившая по разным углам компания в погонах собралась, наконец, в завершение тяжелого трудового дня вся вместе. Герой торжества поднял свой граненый стакан.
Р-р-раз! И Семеныч зашелся страшным кашлем. Только что выпитая водка разлилась фонтаном по краю стола, по форменным брюкам и полу под ногами. Казалось, Семеныча разрывало на части. Одна из звезд со звоном покатилась по полу. А вторая – непостижимым чудом застряла в горле – победителя. Перепуганные коллеги с остервенением и ужасом лупили своего задыхающегося и дико кашляющего коллегу по спине.
Сверху на них, на всю эту пьяную вакханалию, смотрел замерший в неестественной позе припудренный портрет мужчины. С лицом, замаскированным художником. На фоне трехцветного российского флага, на два десятка лет старше, чем прежде. Того самого — из Германии.
){kind=link}